Открывает новую для газеты рубрику интервью ректора НГК (академии) имени М.И. Глинки, кандидата искусствоведения, профессора Константина Михайловича КУРЛЕНИ, подготовленное магистрантом Мариной Монаховой.

   - Константин Михайлович, какие процессы происходят в культурной политике страны? И насколько в эти тенденции вписывается консерватория?

   - Политику в области образования определяют, как известно, несколько крупных государственных структур. Среди них – Министерство культуры, которое всегда делало все возможные шаги для поддержки отрасли, в том числе художественного образования, не только в центре страны, но и в регионах. Мы со следующего года получили грант Правительства Российской Федерации, и совершенно очевидно, что без деятельного участия министра А.А. Авдеева и Министерства культуры в целом подобные вещи вряд ли были бы возможны.

   Кроме того, сейчас прошёл обсуждение, согласование и принят очень полезный документ – концепция развития образования в сфере культуры и искусства. В ней впервые за весь период безудержного реформирования образования, который начался сразу же с распадом Советского Союза, внятно обозначена специфика художественного образования, те параметры, которые ни в коем случае нельзя изменить или игнорировать, параметры, которые составляют основу наших высококлассных традиций. А наше образование, не смотря ни на какие передряги, всё равно остаётся лучшим в мире, это признают все. Такого документа очень не хватало. Туда попали все наболевшие вопросы, которые раньше, в течение десятилетий, если не больше, художественное образование пыталось решать в одиночку, порой в острой полемике с Министерством образования и науки. Речь идёт, например, о вопросах творческо-исполнительской аспирантуры, которые до сих пор не решены, но они поставлены на повестку дня и будут решаться в соответствии с принятой концепцией. Это и вопросы, связанные с приёмом в ВУЗы культуры и искусства по результатам ЕГЭ и так называемым «дополнительным испытаниям». Дополнительными их считают только коллеги из Министерства образования: формально в это число входят испытания, которые ВУЗ вводит помимо единого государственного экзамена. В нашем случае в разряд «дополнительных» попадает специальность и всем ясно, что дополнительные испытания на самом деле являются для нас основными. Есть много других моментов, которые тоже нашли отражение в этой концепции, очень хорошо, что они там зафиксированы.

   Кроме того, концепция была бы просто декларативным документом, если бы к ней не прилагался план, где всё чётко расписано – когда и какие вопросы решаются на уровне Правительства, Госдумы, министерств и ведомств, на уровне ВУЗов и так далее. Это важно, потому что сегодня мы подошли к той границе, когда национальное достояние в образовательных профессиональных музыкальных технологиях – единая и непрерывная вертикаль «школа-училище-ВУЗ» – уже превращается в нечто эфемерное, факультативное, раздёрганное по субъектам федерации, муниципальным образованиям, федеральным структурам, плохо управляемое, решающее не те задачи, которые ставит перед собой профессиональное образование, не те задачи, которые перед профессиональным образованием ставит наш учредитель – Правительство Российской Федерации. Смысл нашей деятельности в сохранении, укреплении и приумножении тех великих традиций художественного образования, которыми мы на сегодняшний день всё ещё обладаем.

   - Как бы Вы обозначили приоритетные направления развития консерватории?

   - Подробно об этом говорится в двух программах – программе развития Новосибирской государственной консерватории на 2006-2010 год и в моей предвыборной программе. Продвижение по всем намеченным направлениям – это не лёгкая прогулка, это очень тяжёлый труд. Во-первых, Новосибирская консерватория – один из ведущих ВУЗов России. Поэтому мы не можем ставить перед собой те задачи, которые нам ставить не подобает. Мы развиваемся в соответствии со стратегией государственной политики в области музыкального образования, а это задача самого высокого уровня. Потому все направления нашей деятельности так или иначе связаны с этой задачей, среди них необходимо назвать сам учебный процесс, укрепление и развитие нашей материальной базы, методическую и просветительскую работу, участие в подготовке перспективных государственных образовательных стандартов. Есть ряд других направлений, касающихся конкретизации этих задач. Все они постоянно присутствуют в работе ректората, по всем направлениям происходят определённые продвижения.

   - Какие, например?

   - Например, у нас ежегодно появляется новая плеяда лауреатов и дипломантов самых престижных всероссийских и международных конкурсов. Это показатель качества работы профессорско-преподавательского состава, качества организации учебного процесса в этих стенах.

   Если Вы посмотрите вокруг, несомненно заметите изменения в состоянии учебного корпуса и, конечно, в состоянии общежития. Мы медленно, но все-таки, насколько позволяют средства, выходим из состояния обветшалости и запущенности, которая характеризовала девяностые годы и начало нынешнего века. Тогда главная задача состояла в том, чтобы выжить, и трудно было объяснить каждому студенту, что общежитие не ремонтировалось потому, что государство не отпускало на это средств. Это, безусловно, создавало определённую напряжённость в студенческой среде, студент ведь человек, ему нужно жить здесь и сейчас… В настоящее время происходящие в консерватории процессы, связанные с улучшением быта, а, значит, и социальной защищённости наших студентов, их готовности к учебе, не заметить уже невозможно. Я не буду перечислять, что делается, это всем очевидно.

   - А происходит ли что-нибудь в смысле упрочения экономических позиций ВУЗа? Может ли сама консерватория, к примеру, влиять на уровень зарплаты профессорско-преподавательского состава?

   - Здесь важно понимать, что деньги печатает не ректор. Бюджетный фонд заработной платы определяется учредителем, то есть Правительством РФ через Министерство культуры. Переход на новую отраслевую оплату труда не ухудшит положения работающих, при этом положение наименее защищённых при нынешних условиях сотрудников, он даже улучшит. Не могу назвать эти изменения значительными, потому что увеличение заработной платы в диапазоне от полутора до двух-двух с половиной тысяч при всём оптимизме вряд ли можно считать существенным. Важно помнить и ещё один момент: при переходе на отраслевую оплату труда, к великому моему сожалению, возможности стимулирования труда наиболее высококвалифицированной части сотрудников у ректора фактически отсутствуют. Я возлагаю определённые надежды в этом смысле на грант, выделенный нам Правительством РФ, так как он предназначается для стимулирования и развития основной деятельности консерватории. Но забегать вперёд и говорить, как это будет, пока не имеешь на руках средств, которые подлежат распределению и использованию, было бы совершенно неразумно. Тем более что в этой ситуации я не могу давать обещаний, я могу говорить только о перспективах.

   - Среди каких учреждений распределялся грант, который получила консерватория? И какие критерии стали решающими при решении о выделении этих денег?

   - В числе консерваторий, получивших этот грант – наряду с уже располагающими грантом Московской и Петербургской консерваториями – мы, Нижегородская консерватория, Казанская, Саратовская. В нашем субъекте федерации, среди федеральных учреждений, помимо Новосибирской консерватории грант получило также хореографическое училище. Насколько я могу понять логику, гранты выделялись по показателям работы.

   - А из чего складываются эти показатели?

   - Все они фиксируются в ежегодных отчётах – там и успеваемость, и соответствие образовательных технологий ныне действующему госстандарту, и интеллектуальный потенциал ВУЗа – то есть количество доцентов, докторов, профессоров, кандидатов, народных артистов, заслуженных деятелей искусств и так далее. И самое главное – перспективы работы. Если министерство видит, что в определённом ВУЗе развивается целое соцветие научных и исполнительских школ – их и поддержат.

   - Обозначая направления развития консерватории, Вы назвали просвещение. Речь идёт о нашем Большом зале? В прежние годы он не фигурировал как концертная площадка. Мыслите ли Вы его как помещение, которое используется не только для учебных целей?

   - Вопрос в том, каковы наши возможности. А возможности наши чётко определены действующим законодательством. Мы, как известно, не являемся концертной организацией, у нас совершенно иные права и обязанности. Эксплуатировать консерваторский зал как филармония эксплуатирует свой, нам никто не позволит. Прежде всего, потому, что Большой зал является неотъемлемой частью нашего учебного процесса. Если я его отдам в аренду, то лишу оркестровый и хоровой классы сценических репетиций, лишу органистов органа, кафедры – концертной площадки, это совершенно невозможно.

   - Большой зал настолько нужен Вузу, что в его работе просто нет свободного времени, которым можно было бы располагать в других целях?

   - Именно. Это острый вопрос, время от времени его поднимают разные люди, как в консерватории, так и в филармонии. Важно понимать, что одно дело – заботиться о повышении эффективности использования Большого зала для нашего учебного процесса. Мы сейчас этим и занимаемся, возьмите тот же симфонический оркестр – он один в прошлом году сыграл четыре программы, больше выступает хор студентов НГК, возросло число конкурсов и фестивалей. Прошли только сентябрь и октябрь – а посмотрите на это количество афиш (показывает на пухлую пачку на стене – М.М.) – это всё Большой зал. И совсем другое, когда нам всё время побрасывают концепцию ВУЗа как большой арендной площадки, которую можно оптом или по частям раздавать всякого рода арендаторам. Пока я ректор, раздачи консерватории не будет.

   - Как Вы оцениваете магистратуру за годы её существования в консерватории? Нужен ли этот сегмент или он пока не вписывается в систему образования?

   - Здесь два вопроса. Нужен ли? Да. Вписывается ли? Пока нет.

   Почему нужен? Потому что, если говорить об интеграции России в международные образовательные технологии, в тот же Болонский процесс, о котором сегодня не знает только ленивый, магистратура, безусловно, нужна. Причём не только вузам, не только стране для поддержания имиджа, она в первую очередь нужна выпускнику, потому что если Россия станет полноправным членом международного рынка образовательных услуг, это означает для выпускника-магистра только одно: он будет получать в Новосибирской консерватории диплом международного образца. И с этим дипломом без всяких нострификаций будет признан в любой точке европейского содружества – как минимум.

   На сегодняшний день диплом специалиста с пятилетним образованием такой возможности не даёт. Я не хочу сказать, что европейские страны вовсе не признают этот диплом – признают. Но какой ценой! Как ректор, я ежегодно вынужден подписывать десятки полученных из разных уголков света просьб о подтверждении объёма часов, прослушанных в НГК нашими выпускниками. И как бы мы на эту практику ни посмотрели, для выпускников она унизительна, тем более, что в профессиональном отношении они либо не уступают, либо даже превосходят своих европейских коллег.

   - А наши магистерские дипломы уже соответствуют международным стандартам?

   - Да, содержательно, несомненно, соответствуют. Однако болезненных проблем в этом вопросе вообще очень много. Очевидно, что магистратура нужна, чтобы наши молодые специалисты получали такой диплом, но при этом в отечественных вузовских образовательных технологиях нельзя всё оставлять по-прежнему.

   Если оценивать их эффективность, мы обнаружим две вещи. Во-первых, очевидно, что в искусстве количество лет обучения не всегда прямо пропорционально конечному результату. Одного можно учить всю жизнь – он ничего не добьётся. Другого можно учить лишь некоторое время, а после подойти и сказать ему: «Я научил тебя всему, чего ты желал и что я знал сам». Но если говорить в целом об образовании как о технологии, важно понять, что магистратура представляет собой не один дополнительный год, она принципиально меняет профиль образования в том плане, что готовит человека к специализированной и элитной деятельности. Магистрами не могут быть все, кто поступил в ВУЗ. Это совершенно нормально.

   А сейчас у нас другая крайность – заканчивают консерваторию по специальности инструментальное исполнительство, скажем, пятьдесят человек, и, если они сдали выпускные госэкзамены на положительные оценки, мы обязаны написать в дипломе у всех квалификацию «концертный исполнитель». Но мы прекрасно знаем, что среди них – единицы концертных исполнителей, а из этих единиц концертных исполнителей по-настоящему пробьются на сцену и проживут долгую сценическую жизнь ещё единицы. Спрашивается – почему мы всем остальным даём ту квалификацию, которой они не соответствуют и не могут воспользоваться? Но пока законодательство этого требует.

   - А как это решается в Европе?

   - Существует система кредитно-модульного образования, которая иначе трактует сам процесс непрерывности образования. Она даёт большую свободу. Например, представьте, что Вы, учась, скажем, в Сорбонне, в какой-то момент решили, что вам необходимо петь как Карузо, – и Вы едете в Миланскую консерваторию, осваиваете там курс вокала и получаете некое количество «кредитов». Потом Вы можете решить, что для того чтобы улучшить вокал и понимание исполняемой музыки, вам необходимо изучить философию в Кёльне. Вы едете в Кельн и учитесь там, получаете ещё несколько «кредитов». Наконец, когда их накапливается определённое количество, Вы получаете право на диплом магистра европейского образца. Фактически речь идёт об открытом образовании, когда Вы можете учиться везде, не привязываясь к конкретному ВУЗу. Вот такие возможности есть у кредитно-модульной системы, и я думаю, что это возможности очень неплохие, о них надо думать.

   - Константин Михайлович, можете ли Вы назвать нашу консерваторию консерваторией своей мечты? Если нет, то чего ей не хватает, чтобы быть такой?

   - Могу ли назвать? Совершенно определённо говорю: да, могу. Впервые я переступил её порог в пятилетнем возрасте и с тех пор стал её частью. Это не просто моя мечта, это огромный кусок моей жизни, это фактически вся моя жизнь. Но как во всякой жизни, как во всякой мечте, всегда чего-то не хватает. Вот мог бы я как волшебник возвести на нашем пустыре (жест по направлению к НГАВТу – М.М.) новый учебный корпус – я бы считал это делом своей жизни. Потому что при современных условиях, при современной потребности России в кадрах, при современной утечке мозгов, которые мы тут готовим, не покладая рук, необходимость в расширении материальной базы, профессорско-преподавательского коллектива на основе этого расширения, стремление привлечь к художественной культуре и к её сохранению и воздвижению гораздо больший человеческий потенциал, расширение горизонтов нашего обучения – всё это важные, необходимые вещи. Расширение материальной базы означает расширение сферы нашей деятельности. Потому что, имей мы соответствующие возможности, мы бы могли значительно быстрее развивать наши научные школы, создавать институты, например, Институт проблем музыкальной культуры Сибири, расширять нашу концертно-исполнительскую деятельность. Мы могли бы увеличить наши возможности по проведению международных и всероссийских конкурсов, а в этом всегда есть потребность. Ведь искусство не может всё время укрываться в келье. Для того чтобы оно действительно развивалось, необходим некий контекст – причем не такой, когда мы лидеры, а вокруг нас эпигоны. Нужны равновеликие фигуры. Ну а кто как не мы можем и должны создавать этот контекст и, тем самым, сохранять темпы нашего совершенствования?