Ещё не успела зазвучать музыка, а в зале уже витала атмосфера предвкушения, так, что и новичку стало ясно — ожидается нечто важное. Действительно, многообещающая программа — редкость, пожалуй, для большинства концертных площадок города. Самое отрадное, что и количественный параметр относительно участников сего мероприятия в полной мере соответствовал заявленному статусу — открытие Всероссийского фестиваля «Русская композиторская школа: 300 лет», а заполненность зала, несомненно, оправдала заполненность сцены. Да, не часто Большой зал собирает столько музыкантов и почитателей музыки в рамках одного концерта: два дирижёра, оркестр, хор, солисты.... Стоит упомянуть, что предшествовала концерту постановка Элеоноры Титковой «Скупого» Пашкевича, представленная в тот же день в том же месте. Абсолютно прав Борис Робинсон — ведущий концерта в метком сравнении консерватории с роящимся ульем, в котором вот уже второй день жизнь кипит и преисполнена событий — успевай посещать. Поэтому особо ценен труд и выдержка организаторов, участников фестиваля, которые вплоть до позднего вечера.... Т-с-с! Всё, умолкаю — скрипки пошли, музыканты выходят на сцену.

    Как сообщил публике бессменный ведущий, программа составлена из редко исполняемых опусов двух знаковых для русской музыки фигур, творивших в разные столетия, связанных по духу, по отношению к своему композиторскому делу: «Мусоргский был творческой совестью Шостаковича, сам же Шостакович — музыкальной совестью ХХ века» [Б. Робинсон].

    Совсем недавно у нас появилась возможность видеть Александра Паримана в качестве симфонического дирижёра. Как в жизни, так и за пультом он исполнен мужской галантности, проявленной уже с первого жеста, обращённого к первой скрипке — миловидной студентке. Концертная фантазия «Ночь на лысой горе» дала шансы дирижёру продемонстрировать подвластную ему палитру, диапазон образности. Здесь и вакхические лязганья, и жутко опасная «раскачка», раскручивающая движение до бешено-иступлённого выплясывания, а после остановки такого взвинченного «безобразия» и ударов колокола в лирическом островке сочинения арфа и струнные явно спровоцировали дирижёра прямо таки на вагнеровскую истому и выразительность. Конечно, пианиссимо в сочетании с кантиленой всегда доставляли трудности исполнителям, но всё же, так жаль несостоявшейся чистоты строя высоких деревянных в их заключительном воспарении, что хочется выразить соболезнование по поводу гибели последнего унисона. На таких длящихся звуках плавным движением руки дирижёр прикрыл глаза. Почему же не уши, Александр?

    Выход хора и вот уже Александр Париман вливается в стройные ряды теноров. Надо отдать должное уважаемому ведущему за столь дотошную хронологию относительно двух малоизвестных хоровых сочинений «Поражение Сеннахериба» и «Иисус Навин» (их исполнение было премьерой для города!), а также за исчерпывающее раскрытие всех тайн необычных имён, всех вопросов их биографий. Однако вызванный тем самым добродушно-иронический отклик не удосужились скрыть исполнители, находящиеся на сцене! Конечно, можно предположить, что переписка Мусоргского, обильно цитируемая ведущим, была их настольной книгой. Тем более. Чуточку терпения, господа студенты, ради осознанного исполнения!

    Этими и остальными сочинениями управлял маститый и признанный дирижёр Алексей Людмилин. Его опыт и неподдельный авторитет вышли будто несколько ранее его заслуженного носителя, а в подтверждение были отмечены цветами сразу же после первого сочинения. И тогда же было доказано, что неизвестная музыка Мусоргского — то театрально-оперная, то духовно-хоровая — имеет все права на свою концертную жизнь.

    «Иисус Навин» — ярко театральная, брызжущая броскими красками картина, в которой высказаться смогли ещё и соисты. Дуэт Виктории Токаревой, органично воплощающей образ пленительной и одновременно сильной женской красоты (что соответствует условно-ориентальному стилю с вокальными распевами и руладами, тембром меццо-сопрано и разливами арфы), и романа Чумакина с его предельно драматическим баритоном позволили насытить и без того динамичную музыку чуть ли не мускульной энергией. А после генеральной паузы дирижёр мастерски просто-таки швырнул в зал последнюю фразу. Эффект ошеломляющий!

    После антракта ожидалась Первая симфония Шостаковича — первый шаг великого пути симфониста. Музыка не проста, полна поисков, острых углов, рваных линий, тем не менее, она удаётся молодым музыкантам. Можно бесконечно придираться к нестройным перекличкам меди — это мелкие и, наверное, неизбежные погрешности. Зато как не сказать об удивительном сосредоточении, воцарившемся с первых тактов третьей части, суровый тон которой в сочетании с низкими регистрами собрал всех исполнителей в единый строй — психологический! И он, поверьте, оправдывает музыкальный. А в крайних разделах второй части настолько актуально (в особенности с бегом рояля) слышится суета, внезапные хлопки, мельтешение, что понимаешь — в том не только век ХХ, но и нынешний! Кода этой же части с медитативно-длящейся горизонталью, прорезаемой аккордовыми ударами рояля, вышла мало сказать шикарно. Не предслышался ли вам Канчели? Крайне выразительны, с оттенком усталости, щемящей ностальгии были soli скрипки и виолончели после кульминационного утверждения этического идеала в третьей, медленной части. И наконец, на барабанной дроби влетает и ошарашенно застывает на тремолирующих струнных Финал. Дирижёр и оркестр добились нужного эффекта неприятия, неистовства, исступления, бившего точно в цель. В диалоге фортепианных трелей и валторн слышался полёт скрябинского размаха. Как трагически ныла, страдала виолончель (вместе с ней и Катя) после фатального приговора ударных. И, конечно же, мастерство заключительного звука продемонстрировал дирижёр — он яро и почти зримо схватил его прямо в кулак.

    Что ж, осталось пожелать Большому залу всё чаще и с большим постоянством собирать такую де широкую аудиторию, а публике, в свою очередь, не лениться получать воодушевление от таких праздников музыки.

Татьяна ЕФАНОВА
IV курс ТКФ