|
Опера А. Г. Рубинштейна "Демон" была представлена в качестве экзаменационной работы выпускников вокального факультета Новосибирской консерватории. В очередной постановке 28 мая в главной роли блестяще выступил пятикурсник Владимир Банин.
Спектакль, состоявшийся 28 мая в Большом зале НГК, завершился своего рода «оперный сезон» небольшой студенческой труппы. Это не первая и не единственная постановка оперы Рубинштейна на консерваторской сцене: в ходе майских представлений менялся состав солистов. Спектакль был тщательно подготовлен, продуман до мелочей, производил впечатление слаженного, органичного сотрудничества участников. Несколько мешали общему впечатлению целостности спектакля даже не столько отдельные вокальные неровности, неизбежные у начинающих солистов – исполнителей эпизодических ролей, сколько явное превосходство более опытных певцов, вследствие которого тембровая балансировка спектакля подчас выглядела не вполне убедительно.
Ненавязчива и тонка режиссёрская работа Фёдора Волосникова – в ней чувствуется стиль и большая человеческая теплота. Вся зрелищная часть спектакля была необычной для консерваторского зала и на редкость изобретательной. Скупые незатейливые декорации в минималистском стиле впечатляли стройностью цветового ансамбля: изящно-грациозное чёрное полотно и воздушное струящееся белое – это аллегории тьмы и света, зла и добра, – и одновременно едва намеченный кавказский пейзаж: горные хребты, тёмные лощины, высокие остроконечные заснеженные пики. Быть может, идея такой декорации родилась из лермонтовских строк:
«Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял,
И, глубоко внизу чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял».
Та же самая цветовая антитеза – зрительное воплощение вечного конфликта – присутствовала и в костюмах персонажей.
Мизансцены лаконичны, благородны и естественны. Уважение и гордое упрямство, сострадание и нежность, борьба и страсть – всё выглядит предельно реалистично и потому захватывающе.
Чуткий дирижёр Ихсибар Веда был совсем незаметен. Лишь впоследствии можно осознать глубину его предварительной работы над спектаклем: всё проучено до последнего штриха, ему остается лишь взмахнуть палочкой…
Неоспоримо мастерство пианистки Марины Новиковой, заменившей собой бурлящий романтический оркестр. Переложение оперы требует виртуозной техники и больших физических усилий. В фортепианное сопровождение лишь изредка вкрадывались отдельные погрешности; ансамбль с певцами также почти нигде не нарушался.
Ситуация экзамена обусловила и немногочисленный состав исполнителей, и сильное сокращение спектакля. Из оперы вырезали всё, что только можно. Что же осталось от Рубинштейна? Из хоровых эпизодов – лишь хор подруг Тамары «Ходим мы к Арагве светлой» и монашеский хор в финальной сцене оперы (оба драматургически важны и образуют звуковой фон к сольным партиям). Да и они исполнялись небольшим ансамблем студенток вокального факультета. Не прозвучала вся сцена с участием князя Синодала; не было ни начального фрагмента со злыми духами, ни заключительного апофеоза с ангелами. Впрочем, спектакль от этого даже выиграл, сосредоточившись целиком на главных героях.
Воля, страстность, мощь, романтический порыв, звучащие в первом монологе Демона – всё это великолепно передано исполнителем. Дикция Владимира Банина идеальна, звукоизвлечение предельно ровно, пение величественно. Особенно удаются молодому баритону экспрессивные нарастания и кульминации. В этом спектакле артист царил на сцене – и во внутреннем динамизме, и во внешнем звуковом воплощении ему не было равных.
Контртенор Иван Петров, исполнитель роли Ангела в прологе, тоже обладает хорошей дикцией (хоть и не везде). Диалог-противопоставление двух романтических образных сфер, состязание с Демоном, кульминация линии Ангела – всё это очень трудно для вокалиста, и в особенности начинающего, поскольку данная партия изначально замышлялась для меццо-сопрано, а не контртенора. Она трудна по тесситуре. У нашего ангела открытый верх (что, в принципе, нормально для его редкого тембра), а верхнее фа для него трудно (особенно в момент атаки). В таком состязании никаким добрым силам не победить – они в заметно худших условиях. В целом же эта диалогическая сцена, завершающаяся репликой Демона, выглядела очень эффектно. И, конечно же, удостоилась аплодисментов.
Красивейший хор подруг Тамары, на фоне которого впервые вступает солистка, исполнен нежно и легко, хотя несколько медленно. А вот смех подруг, предшествующий хору, на мой взгляд, совсем не артистичен – не умеют наши девушки смеяться. (Быть может, они гораздо лучше выглядят в трагедиях?)
Сопрано Марина Воротова, исполнительница роли Тамары – певица яркая и одарённая. Ей доступны и тонкий лиризм, и острые драматические кульминации; лишь беззаботное веселье, кажется, обошло её стороной. Её голос довольно силён, произношение отчётливо, она обладает яркими верхними нотами. Однако вокальная линия не всегда сохраняет тембровое единство, исполнительница склонна менять краски, усиливать вибрато в более протяжных звуках.
Высоко и неудобно для голоса начало сольной партии Тамары. Не до веселья, хотя веселье как раз и выражается. Трудные верхние ноты приходится брать без какого-либо предваряющего разбега. Марина Воротова в целом справилась с этими вокализами, хотя некоторые моменты атаки верхних звуков пострадали.
Зато всё последующее было исполнено удачно и весьма выразительно: и весёлый речитатив, и диалог солистки с хором (здесь с верхними нотами столкнулся уже хор).
Сосредоточенным и печальным предстало краткое соло Демона «Как они, она прекрасна, Но не бесстрастна, как они...». Не страсть, а скорее элегическую задумчивость выразил здесь исполнитель – оттого скупая реплика прозвучала как нечто качественно иное по сравнению со всем предшествующим, лирической стороной образа.
Роль Няни исполнила Полина Егудина – совсем молодая и, вероятно, довольно неопытная певица. Она прекрасно держится на сцене и обладает несомненным артистизмом. Голос ещё неровен: если в верхнем регистре пение полноценно и красочно, то нижний ещё только начинает формироваться; дикция то очень неплоха, то трудна для понимания. В дуэте с Мариной она поневоле выглядит несколько блекло.
Мило, ровно и, на мой взгляд, без особого веселья исполнено ариозо Тамары «Сорвём, соберём мы цветы-цветочки». Несколько более выразительно выглядела кульминация ариозо. Вокальная линия в этом лирическом островке – явный приоритет для исполнительницы.
Лирическая кульминация в ариозо Демона («Возьму я, вольный сын эфира») произвела большое впечатление; она была спета несколько сдержанно и очень прикрытым звуком. Прикрытая манера звуковой подачи, свойственная исполнителю в целом, проявилась даже в верхнем фа-диезе, который баритон взял штурмом, но мягко и плавно, хотя столь высокие звуки стоят ему больших усилий.
Интересно смятение Тамары: в нём видны все сильные стороны мастерства Марины Воротовой. Ответ няни прозвучал неровно – наиболее удачным оказалось начало, середина исполнена разными регистрами, зато нижний си-бемоль ей удался. Цитата из монолога Демона, вложенная в уста Тамары, послужила великолепным завершением картины.
В сцене Князя Гудала (Дмитрий Шарманов) и гонца (Александр Крюков) оба достойно проявили себя. Тенор явно более опытен, у него красивый звук и впечатляющая дикция. Пожалуй, он был наиболее жизнерадостным в спектакле.
Бас более психологичен; амплуа героя благородного и уважающего всех для него подходит как нельзя лучше. Однако порой голос звучал слишком глухо.
В речитативной сцене Тамары и няни, где Тамара снова волнуется предчувствиями, Марина эффектно спела нарастание и кульминацию, а реплики Полины оказались неоднородными – одна из них вышла слегка размазанной.
Острый крик на верхнем си (Тамара видит мёртвого жениха) и короткое ариозо в верхнем регистре – одно из наиболее драматичных мест, был убедителен как с точки зрения выражения, так с точки зрения звуковой подачи.
В эпизодической роли старого слуги выступил замечательный бас Григорий Арсеньев. Его звуковая подача хороша, а пение скорбно и выразительно.
Сцена, в которой Гудал пытается успокоить свою дочь Тамару, звучала предельно скорбно. Дмитрий поёт о вере и поддержке Бога, но пение заунывно и лишь усиливает всеобщую печаль. Слегка подвела и пресловутая трудность рубинштейновских партий, заключённая в необходимости брать скачком звуки в верхней тесситуре, сказавшись в позиционной трудности и чуть заниженной интонации.
Кульминация нарастающего смятения Тамары, беспокоящейся в связи с появлением Демона, была передана с подлинным драматизмом; динамика при этом была несколько сдержанной; сложилось впечатление экономии сил для последующих рывков.
Красивейшую лирическую кантилену «Не плачь, дитя» Владимир начал спокойно, сдерживая звукоподачу. Лишь в кульминации он выпустил экспрессию и перестал сдерживать звук; и потому кульминация звучала ярче и откровеннее.
В том же плавно-спокойно характере начал он и знаменитое ариозо-романс «На воздушном океане». Ариозо внутренне контрастно; оживленно-взволнованные, страстные фразы здесь значительно превалировали над выразительной статикой.
В последнем из лирических ариозо Демона («Лишь только ночь своим покровом») – красивейшее медленное соло. Молодой певец заворожил всех слушателей долгим льющимся звуком, продемонстрировал своё превосходное дыхание и выдержку.
Дуэт Гудала и Тамары – пожалуй, был наиболее удачным из всего, что прозвучало в партии Гудала. Хорошее звуковедение и интонация, замечательное пиано. Дмитрий преодолел тихим звуком трудный нижний регистр, справился и с нижней ми. Марина же была нежна, её пение тихо лилось, она нисколько не выделялась из ансамбля.
Светлый оркестровый ноктюрн, с которого начинается сцена в монастыре – воплощение романтической темы сна, в котором есть и немного трепета, и тихая безмятежная гармония.
Сосредоточенно, задумчиво и красиво, но безнадёжно-грустно спел свой зачин Старый Слуга - Григорий.
В небольшой моносцене Демона вновь лучше всего удались Владимиру предкульминационные и кульминационные зоны (особенно раздел «Я позавидовал невольно» с последующей кульминацией).
Новая конфликтная сцена Демона с Ангелом, партию которого на этот раз поручили Анне Шокаревой – и вновь ситуация диалога-состязания сложилась не в пользу Ангела. Исполнительница в некоторых отдельных местах занижала интонацию; зато в плане звуковедения она была весьма неплоха. Партия Ангела здесь не менее драматична, нежели у главного персонажа; лишь под конец он успокоился и притих.
Элегическая и взволнованная ария Тамары «Ночь тиха» – одно из красивейших мест в её партии, пожалуй, самое выразительное и в пении Марины. Проникновенная мягкая кантилена, нарастания, всякий раз натыкающиеся на один и тот же вопрос-рефрен – всё это было блаженством для слушателей. Всё же исполнение не было выдержано в едином тембровом плане; кое-где почти исчезало вибрато.
Заключительная сцена Тамары и Демона – это эмоциональная и смысловая кульминация всего творения Рубинштейна. Талантливые выпускники остались один на один... и их пришлось поневоле сравнивать между собой. В диалогах стало заметно, что баритон превосходит сопрано и по силе голоса, и по его тембровой ровности. Зато слаженно прозвучал дуэт; в нём баритон просто убрал динамику до уровня сопрано.
Нежная лирика, наполняющая почти всю партию Демона, выпукло выразилась в обновлении звуковых красок у исполнителя. Слова «Я тот, кого никто не любит» – спеты тепло и тихо, в следующей контрастной фразе – «И всё живущее клянёт» – тембр пронизывается холодом и резкостью, яркостью высоких формант. Этим контрастом Владимир пользовался и дальше: нежно звучало в репризе «И видишь, я у ног твоих»; горделиво и страстно «Земное первое мученье». Одним из прекрасных лирических мест было ариозо «Меня добру и небесам», спетое словно на едином дыхании.
У Марины меньше полётных звуков; но в моменты, когда усиливаются высокие обертоны и добавляется сила голоса, она не уступала Владимиру. Некоторые регистровые переходы для неё сложны. А вот очень удачными местами были: нежная лирическая кульминация «Скажи, ты видишь, я тоскую», бурное романтическое смятение вслед за ней, выразительный тихий речитатив на одной ноте («Я в твоих руках», «Пощади», «Уйди»).
Опера завершилась на высокой ноте: и возглас «Ах!» у Марины, и все проклятия у Владимира оказались вполне по голосу, и прозвучали уверенно и драматично.
Каждый спектакль оперной студии для наших студентов – серьёзный шаг в будущее, к своей профессии, к исполнительскому искусству. Специфичность экзамена – в предельной концентрации внимания на вокале, сочетающейся с максимумом артистического самовыражения, актёрского мастерства. Пожелаем же нашим молодым артистам счастливого пути и творческого долголетия.
|
