|
 В жизни каждого творческого человека бывают такие моменты, когда хочется бросить всё то, чем ты занимался. За ненадобностью, за неприятие и непонимание окружающих, за эту постоянную необходимость кого-то в чём-то убеждать и отстаивать своё мнение до хрипоты в голосе и слёз в глазах.
Поэтому в жизни каждого творческого человека так важно иметь источники вдохновения, свои «кладовые солнца», тайные комнаты, в которые время от времени можно заглядывать и пополнять энергетические запасы. Разумеется, что у всех они разные, совсем как в «Гарри Поттере», помните? Когда помещение приобретало тот облик, который был необходим ищущему. Так и здесь. Скажи мне, что тебя вдохновляет, и я скажу, кто ты…
Так вот, о чём это я, вернее, о ком? О себе, конечно же. Для меня одним из таких вдохновляющих резервов являются люди – во всём их удивительном многообразии. Как в общем, так и в частности, отдельные персоны. И одной из таких персон стал мой научный руководитель, известный всем читателям Борис Александрович Шиндин. Давно хотелось что-нибудь о нём написать, и такая возможность мне, наконец, выпала.
Немного «сухих фактов»…
Б. А. Шиндин – музыковед член-корреспондент САН ВШ (2005). В 1972 г. окончил ТКФ НГК (класс профессора А. М. Айзенштадта, профессора М. В. Бражникова), в 1976 г. аспирантуру ЛОЛГК (научные руководители – доктор искусствоведения, профессор М.В. Бражников и доктор филологических наук, профессор А. М. Панченко).
Педагогическая деятельность: на кафедре истории музыки с 1972 г. Борис Александрович один из ведущих педагогов вуза. Сфера его педагогических интересов связана с историей русской музыки. Наряду с академическим курсом, он разработал и читает спецкурсы: «Музыкальная палеография», «Древнерусское певческое искусство» («Богослужебное пение русской православной церкви»), «История русской музыки XVIII в.».
Ученики: В индивидуальном классе подготовки музыковедов занимаются студенты, аспиранты и докторанты. В числе около 50 выпускников – кандидат искусствоведения, доцент НГК Т. Г. Казанцева, кандидат искусствоведения, доцент НГПУ и НГТУ Н. С. Мурашёва, кандидат искусствоведения, доцент СГК И. В. Полозова, кандидат искусствоведения, доцент, проректор по научной и творческой деятельности НГК О. А. Светлова и др.
Сфера научных интересов представлена тремя направлениями: русское богослужебное пение в православной церкви X–XVII вв., музыкальная культура сибирского старообрядчества, информационные технологии в музыкальной медиевистике. Кандидатская диссертация посвящена сложнейшей теме – «Демественный роспев. Нотация, попевки, принципы композиции», докторская – «Жанровая типология древнерусского певческого искусства».
Шиндиным сформировано научное направление, связанное с изучением проблем древнерусского певческого искусства. Исследования Т. Г. Казанцевой, Н.С. Мурашёвой, И. В. Полозовой, О.А. Светловой, Л. Р. Фаттаховой, Е.Г. Червяковой, Е.Л. Плавской, выполненные под руководством Бориса Александровича и его учеников, позволяют говорить о существовании научной школы сибирской медиевистики, созданной и возглавляемой Б.А. Шиндиным.
С 1984 г. он возглавляет РИО, выполняющий весь комплекс работ по подготовке оригинал-макетов книг консерваторцев. Б.А. Шиндин является ответственным редактором многих изданий НГК – монографий «Музыкальная культура Сибири», «Музыкальная культура Новосибирска», «Традиции духовного пения в культуре старообрядцев Алтая», ежегодника «Сибирский музыкальный альманах», многочисленных сборников научных статей, материалов конференций.
Под руководством Б.А. Шиндина в НГК ежегодно проходят международные, всероссийские, региональные научные конференции по различным проблемам исторического и теоретического музыкознания, методологии музыкальной науки, региональным проблемам музыкальной культуры.
В его портфеле более 50 научных работ, в том числе монографий «Демественный роспев. Монодия и многоголосие» (в соавторстве с И. В. Ефимовой) и «Жанровая типология древнерусского певческого искусства», автор критических статей, рецензий в местной и российской периодической печати.
Если судить по данному послужному списку, то создаётся образ серьёзного достопочтенного учёного, предположительно с бородой и в толстых очках, коротающего свои дни и ночи за расшифровкой демественных распевов. Однако всё совсем иначе…
Наша первая встреча с Борисом Александровичем состоялась на консультации для абитуриентов. Профессор, не скрывая желания поскорее расправиться с этой формальной процедурой и поскорее покинуть стены консерватории, ибо стояли воистину прекрасные летние деньки, очень быстро изложил суть дела. Честно говоря, совсем не помню, что Шиндин рассказывал, зато очень хорошо помню как. Непрерывно измеряя шагами относительно маленькое пространство аудитории, постукивая костяшками пальцев по каждому находящемуся в ней предмету: по партам, подоконникам, стенам. Создавалось ощущение, что он ищет клад. Ещё запомнилось, что такое поведение меня жутко развеселило, и я еле сдерживалась, чтобы не засмеяться. Позднее, уже поступив в консерваторию, поняла, что подобная манера – совершенно типична для него. Забавно вспоминать, что тогда ещё совсем не думала, что буду писать работу под руководством Бориса Александровича…
Тема, интересующая меня, была связана с новосибирской рок-музыкой. Педагогов, отважившихся взять такую нестандартную тему, можно пересчитать по пальцам одной руки. И Б.А. Шиндин входит в их число.
Решающим фактором в выборе научного руководителя стало то, что я узнала про недавно написанную дипломную о джазе, которую курировал… угадайте кто? Правильно, Борис Александрович Шиндин. Сам в юности увлекающийся этой «западной заразой», и друживший со многими авторитетными новосибирскими и не только джазменами. В общем, уповая на интерес и снисходительность Бориса Александровича, я попросилась именно в его класс, и, попав туда, не пожалела об этом ни разу!
На исходе учёбы, хотя диплом ещё не получен и, казалось бы, самое время приложить все усилия для того, чтобы это осуществилось, начинаешь исподтишка оглядываться назад и пытаться оценить всё, произошедшее с тобой за эти шесть лет. Всё, что направляло и поддерживало, удивляло, и, конечно же, вдохновляло. Помните, с чего я начала своё повествование? С рассуждений о необходимости вдохновения в жизни творческого человека. И вот, с каждым годом, проведённым в консерватории, я стала замечать, что всё меньше и меньше мой творческий потенциал поддерживается резервами вуза, всё чаще приходиться заряжаться «на стороне». Конечно, вы наверняка скажите, что это естественный процесс, но меня очень заинтересовали причины таких перемен, потому что они произошли со многими окружающими меня людьми. И вот, в поисках правды-истины, я, конечно же, обратилась к моему дипломному Гуру, Борису Александровичу.
 Приведу нашу краткую, но содержательную беседу по этому поводу.
- Борис Александрович, мне очень интересно услышать Вашу точку зрения насчёт того, что всё меньше студентов сегодня хотят учиться в консерватории. Что же произошло? Есть ли изменения по сравнению с тем временем, когда Вы были студентом?
- Конечно, есть. Я стандартно оцениваю, для своего возраста, всегда ведь старшее поколение склонно критически оценивать более молодое поколение. Я могу точно сказать, что утрачено – отношения педагогов и студентов. В наше время, помимо лекционных занятий, мы очень много времени проводили с педагогами вне консерватории – ходили в гости, слушали музыку, разговаривали. А сейчас… народ какой-то загнанный. Каждому студенту приходится много работать, чтобы себя содержать. И это, конечно, негативно сказывается. Студенту некогда – он бежит на работу, педагогу некогда – у него возросла учебная нагрузка. Нет душевного доверия, воздвигнута эмоциональная стена. Всё это формировалось постепенно…
Недавно я наткнулся на кассету с видеозаписью новогоднего карнавала в консерватории. Я до сих пор его вспоминаю – первый, самый потрясающий, красочный! Надо было обязательно надевать костюмы. Я был котом, меня никто не узнавал. И капустники были замечательные, на которые сбегался весь город – попасть в зал было невозможно. Какие-то общие творческие и не очень мероприятия, субботники, например. Было вообще много совместных мероприятий. Даже в общежитии. Все дружно работали. Это, к сожалению утрачено, и не только в вузе.
Консерватория – особое учебное заведение, тут мало студентов, мало педагогов, это не технический вуз, где нет ощущения непосредственного контакта. Вот это, на мой взгляд, самое важное, что сегодня отсутствует.
- Можно ли сказать, что отсутствие непосредственного контакта влияет на трудоспособность студента, на его мотивацию?
- Да, конечно. В вестибюле всегда люди общались, там было много-много скамеек, и даже можно было курить. Заходишь иногда в консерваторию, а из-за «тумана» ничего и никого не видно. Был такой замечательный Юзеф Гейманович Кон. Бывало, встретишь его на лестнице, завяжется разговор… Он – блестящий эрудит, знал абсолютно обо всём.
Между педагогом и студентом должны быть добрые отношения. У меня за всю историю обучения только с двумя педагогами не сложилось. Вот бывают такие люди, которых сразу не воспринимаешь. Думаешь – не надо с ним, отойду, не буду с ним общаться. А так, в принципе, очень многие люди давали мне положительные эмоции. В консерватории была другая, домашняя обстановка. У меня такая ностальгия по этому. На моих глазах всё это стало разрушаться.
- Вот консерватория тогда и сейчас, что можете сказать?
- Её социальная роль значительно поменялась. Консерватория вела громадную по масштабу работу по эстетическому воспитанию. Я вообще Новосибирскую область знал хорошо, а почему? Потому что несколько раз мы с ребятами-студентами выезжали и давали концерты в сельских клубах, на полях и прочее, прочее. Были музыкальные лектории в депо, в школах. Это поддерживало статус консерватории, может быть, далеко не все чиновники знали, что это такое, часто путали её с филармонией, но она была значительной в городе, регионе... А сейчас это всё прекратилось.
Но консерватория выросла в одном очень мощно. В творческом потенциале. Дело в том, что когда Евгений Георгиевич Гуренко стал ректором, у нас был очень низкий потенциал, который считается по количеству докторов, профессоров, доцентов. И самой главной задачей было поднять этот потенциал. Вот, Нину Ивановну Головнёву пригасили из Алма-Аты, дали ей квартиру... Савалину Паисьевну Галицкую позвали... Низкий потенциал, это значит – диссертационного совета нет, аспирантуры нет. В этом мы выросли колоссально. Если научный потенциал тогда был 14 процентов, то потом 50, 60, 70. Консерватория занимает высокие позиции сейчас в нашей стране. Это очень хорошо.
Но раньше мы, как центр, объединяли школы, училища, они все должны были делать нам отчеты. А сейчас все самостоятельные стали, трёхступенчатая система стала разрушаться. Вот зачем мы колледж открыли? Чтобы не зависеть от всяких приходящих обстоятельств. Готовить свои кадры. Это в какой-то степени нам помогло.
Сейчас время, когда все спешат и бегут. Вот у тебя, к примеру, сколько проблем в жизни? Ты и тем, и этим занимаешься, тоже тебе всё время некогда, времени не хватает. Причем чем дальше – тем больше его не хватает. Вот я, сидел над кандидатской, летом никуда не ездил, думаю, напишу – свобода будет. А когда докторскую – ну совсем всё. А проблем всё больше. И крупных, и ежедневные мелочи. (Тут в кабинет заходит Вика, методист, и внимательно прислушивается к нашему диалогу). Все стали другими, жизнь меняется. Раньше было время какого-то романтизма – в отношениях друг к другу была душевная теплота. На праздники все ходили друг к другу в гости. Я живу в доме, сейчас на праздниках тишина, все уезжают. Всё очень рационально, и от романтики мы пришли к классицизму. И это закончится… – А потом? (спрашивает Вика, внезапно отрываясь от своих дел)
- А потом будет…неоромантизм.
После разговора с Шефом иду в читалку, открываю том энциклопедии, выпущенной в честь юбилея консерватории. Тот выпуск, что со статьями. Начинаю читать опус Бориса Александровича «Poco a poco», посвящённый как раз его студенческим годам в НГК. И не верится мне, что это написано про нашу консерваторию. Сквозь страницы пробивается дружественная, творческая атмосфера, пылкий интерес к знаниям, желание действовать, та самая жизненная энергия! И учтите, что Б.А. Шиндин это писал по прошествии практически тридцати лет… Насколько сильными должны быть эмоции, испытанные тогда, что спустя такой большой срок они ещё живут в нём и дают силы другим. О чём это я, вернее, о ком? О себе, конечно же. О том, как повезло учиться у человека, который стал моей «кладовой солнца», не позволившей даже в самые кризисные времена заблудиться в поисках вдохновения.
|
