|
 11 сентября в нашей консерватории прошел мастер-класс профессора Виктора Ямпольского. Мне предстояло посетить его как из профессиональных интересов, так и в новом качестве репортера.
К сожалению, я не могла попасть на первую половину, но время заявлено до 14:00, и я не теряю надежды. Встречаю двоих пианистов-младшекурсников:
- Идете на мастер-класс?
- Какой мастер-класс?.. Когда? Нет, прямо сейчас мы не можем, у нас ИЗМ…
О, это волшебное слово! Что ж, придется подниматься на третий этаж в одиночестве. В коридоре царит оживление: оказывается, как раз идет перерыв между выступлениями. Зрители не слишком многословны. Встречаю одну из активных участников сегодняшнего мероприятия – студентку 3 курса Ксению Прялкину. Сегодня она показывала сонату Барбера.
М. Ш.: Ксюша, интересны твои впечатления о мастер-классе Виктора Ямпольского.
К. П.: Он сказал мне про форму, о которой я действительно забыла. Про то, что надо отстраниться от эмоций. Очень правильные вещи на данном этапе, да, я про них забыла совсем, «вдаваясь в каждую нотку». Рассказал о стиле Барбера, о неоклассицизме. Мы очень быстро позанимались. А вот с Никитой (студент 2 курса Никита Волобуев выступал сегодня с «Симфоническими этюдами» Шумана – М. Ш.) он занимался, наверное, весь последний час. Освобождал ему руки… Рассказывал, что если нажал на педаль, то можно отпустить клавишу, и другие, вроде бы элементарные, но довольно интересные вещи.
М. Ш.: Трудно ли с ним в общении?
К. П.: Нет, он очень понятно объясняет, но и в то же время не какие-то азбучные вещи, а действительно по делу.
Перерыв закончился, и мы заходим в 328 аудиторию. Дружелюбная атмосфера располагает к музицированию. Следующий и последний участник мастер-класса – студент 3 курса Виталий Кеба. Сегодня он играет до-минорную сонату Моцарта. Особенно интересно послушать работу над ней в свете того, что на этот раз наши гости привезли для концерта исключительно «моцартовскую» программу. Несмотря на то, что для Виталия это не новое сочинение (он показывал сонату на летнем экзамене), пожеланий нашлось довольно много.
- Это одна из самых трудных сонат, потому что она - совсем не фортепианная музыка. Чтобы её играть по-настоящему, надо четко понимать оркестровку. Это фактически симфония, её можно переложить на оркестр, ничего фортепианного в ней вообще нет. Поэтому есть вещи, которым надо научиться…
И после этого В. Ямпольский много играет сам, показывает. Манера исполнения непривычная, особенно после аккуратного и сдержанного варианта Виталия Кебы. Сначала игра кажется чересчур плакатной, «непричесанной». Но постепенно становится ясен принципиально иной пласт музыки: очень подробная левая рука, подражающая штрихам струнных инструментов; естественное дыхание фразы; «говорящая» фактура. Музыка оживает. Работа над сонатой довольно продолжительная, В. Ямпольский требует глубокого проникновения в музыку, более объёмного образного представления. Перед такими задачами наш брат пианист с ходу иногда теряется. Вот, например, вопросы, которые повлекло за собой самое начало сонаты, первые четыре такта:
- Как бы ты показал начало оркестру? Вот я – оркестр, покажи мне. Если ты играешь вместо оркестра, то должен представить себе жест дирижера. И как ты будешь здесь дирижировать: на 4 или на 2? Или на 1? Если будешь показывать на 4, музыканты будут нервничать, попадая в твои четверти.
От четырех долей в такте пришли к одной, и у фразы появилось дыхание.
- Прежде всего надо понять дыхание, движение. Я один раз видел известного дирижера (не буду говорить фамилию), который во Франции дирижировал Шестую симфонию Чайковского. Там перед побочной партией звучание обрывается, и потом – побочная партия… Как она звучит, кстати? Дирижер сделал так: обрыв, потом – раз, два, три (отмахивает сетку) – па-ра-ра…(общий смех). Очень важно – правильное дыхание.
- Это же современная музыка! – говорит В. Ямпольский, играя один из кадансов в побочной партии первой части сонаты. И действительно, острый мелодический ход звучит очень свежо, особенно в сочетании с рельефом аккомпанемента и выхваченный из контекста. Только вот почему мой слух не зацепился за это раньше? Музыка ведь та же самая.
- Вторая часть – это ария…
Во второй части много работы уделяется «струнной» левой руке. Обращаю внимание на то, что В. Ямпольский играет очень rubato мелодический голос, так что правая и левая рука не совпадают математически точно. Но когда слух осваивается в этом новом пространстве (трактовка для нас непривычная), оказывается, что здесь заложены большие выразительные возможности. Невольно вспоминаются известные высказывания Моцарта о левой руке-дирижере.
- Разве в таком положении, как ты сидишь, удобно играть? Ты весь зажат. Играй свободнее, обопрись на спинку стула!
Виталий попробовал откинуться на спинку стула. Получилось непривычно свободно. Аудитория заулыбалась.
- У Моцарта legato не такое, как у Шопена, здесь оно имеет амплитуду…
В финале сонаты профессор обратил внимание на характерность синкопированных задержаний мелодической линии, посоветовал укрупнить контрасты. Вся речь Ямпольского пронизана образами, шутками, историями из жизни. Ни одной сухой академичной фразы.
- Здесь Моцарт мог написать в басу соль-соль-соль-ми, как у Бетховена, - говорит он о втором построении финала, драматичном, контрастном по отношению к неуверенному первому. Но написал ре-ми-фа-ми, тоже неплохо.
- Помнишь миф об Орфее и Эвридике? Он очень хорошо сюда укладывается. Орфей спускается в подземный мир и ищет подругу, а там - тени … (Играет начало финала.) А вокруг – ужасы… (показывает дальше) И Орфей. (каденция)
В завершение – несколько обобщающих слов о стиле Моцарта:
- У итальянцев раннего Возрождения (если сравнивать с живописью, Моцарт был в этой области) - у них нет смешения красок, нет жирных, густых красок, как у Рубенса, есть чистые цвета, и они не смешиваются, а полифонически [взаимодействуют]… (Иллюстрирует отрывками из той же сонаты.) Нет «жирных» переходов. Скажем, в живописи более позднего периода цвет как бы «перетекает», это, может быть, больше сравнимо с Брамсом или Шопеном. А у Моцарта всё кристальное: голубое, золотое… И они не смешиваются. Понимаешь?
На этом мастер-класс закончился, и решено было сделать несколько фотографий с участниками. Все действо сохраняет живой и непринужденный характер.
-Вы садитесь за рояль,- говорит Ксении Прялкиной заведующая фортепианной кафедрой, профессор Тамара Игнатьевна Игноян, - на эти рваные подставочки, - добавляет она огорченно.
- А мы специально сфотографируем и пошлем министру культуры: посмотрите, мол, какие драные подставочки! – шутит Ямпольский.
После этого все участники начали расходиться, а мне удалось немного побеседовать с нашим гостем:
М. Ш.: Вы бываете с мастер-классами в разных городах, постоянно общаетесь с молодыми пианистами, что-то подсказываете, и имеете возможность сравнивать. У нашего поколения больше каких-то похожих проблем, или все разные?
В. Я.: Проблемы - не у молодого поколения. Проблема вообще, я бы сказал, современности, если говорить серьезно. Проблема в том, что всё образование заточено под конкурсы. Это – огромная проблема, потому что у людей всё меньше и меньше времени для того, чтобы заниматься музыкой. Конкурсная задача и музыкальная – они разные. Так как педагоги вынуждены (я знаю, это требование времени, требование жизни), да, они вынуждены готовить своих учеников к конкурсам, это значит, что идет крен в сторону конкурсных требований: нужны сложные программы, нужны сочинения, которые показывают виртуозные, спортивные достижения, и так далее. А заниматься глубоким проникновением в музыку некогда. И это с самого детства. Понимаете, да?
М. Ш.: Да, знакомо.
В. Я.: В результате воспитываются спортивные достижения, всё, что касается артистизма. А всё, что касается анализа, проникновения в музыку, просто спокойного общения с музыкой – это остается в стороне. И особенно это касается классической музыки: Моцарт, Бетховен. Потому что на Моцарте особенно не покажешь спортивные достижения. Их там нет. Поэтому этот репертуар всё дальше и дальше уходит от исполнителей. Есть требования играть на экзаменах сонаты Моцарта, Бетховена, Гайдна.
М. Ш.: И на конкурсах есть такие требования.
В. Я.: Да, но Бетховена играют там – три сонаты. Никто не играет Вторую сонату, Первую, Шестую. Никто не играет сонаты, в которых нет «спортивного» элемента. Все играют Апассионату, что-нибудь такое.
М. Ш.: Так называемые хиты.
В. Я.: Хиты, но они искажаются под требованиями конкурсных задач. Они превращаются в совершенно другую музыку, которую трудно узнать. И эта проблема - во всём мире, и что с этим делать, не очень понятно. Критерием успеха для студентов и педагогов являются конкурсы, их карьера зависит от этого. А музыкой некогда заниматься. Поэтому мы имеем музыкантов – профессиональных уже, концертирующих – я часто приглашаю молодых исполнителей поиграть вместе, и я вижу, что они не могут. Не могут сыграть сонату Моцарта. То есть, они играют так, что хочется сказать – давай больше не будем… Это надо переучивать, а профессионала как переучивать? Камерное музицирование, которое, собственно, является основой музыки, всё меньше и меньше востребовано. В результате музыка превращается в какое-то коммерческое шоу. Мы пытаемся с помощью этого проекта привозить настоящих европейских музыкантов. Таких, как Юрген Куссмауль: он абсолютно из традиции нормальной серьёзной музыки. Музыкант в пятом поколении, его брат был первым скрипачом Берлинской филармонии… Они живут музыкой. Он говорит: мне карьера не интересна, мне это не нужно. (Они нормально зарабатывают и без этого.) Но мне не нужны все эти фокусы карьерные.
М. Ш.: Не в первую очередь.
В. Я.: Потому что человек, который идет в этом направлении, по дороге теряет…
М. Ш. …свои другие качества.
В. Я.: Да, да.
М. Ш.: А куда ещё вы собираетесь?
В. Я.: Сейчас это у нас последний город, четвертый. До этого были ещё в Астрахани, Саратове, Екатеринбурге.
М. Ш.: А дальше в Сибирь?...
В. Я.: В этом году, к сожалению, финансирование только на четыре города дали.
М. Ш.: Жаль. А какие планы на следующий год?
В. Я.: Не знаю, это каждый раз надо «пробивать» заново. Будем стараться пробить. Но мы всегда включаем Новосибирск. Потому что, мне кажется, это самая лучшая консерватория в регионах.
М. Ш.: Имеются в виду не столичные.?
В. Я.: Ну, столичные консерватории – это особая история. Они, как пылесос, отсасывают всё. Их собственных достижений нет в том, что у них собираются «сливки», это их географическое положение. А здесь как раз есть работа педагогов серьезная, они воспитывают. А Москва работает как пылесос. Включают кнопку – и…
М. Ш.: Им и кнопку включать не надо, оно само собой!
В. Я.: Это для них тоже очень плохо, потому что происходит некое размывание традиций. Это касается состава педагогов и вообще задач, которые они решают. Мы вообще со столичными не работаем, мы там не нужны. Там достаточно и связей, и людей… А мы как раз стараемся ехать в регионы, потому что здесь это нужно, здесь мы можем какую-то свою линию проводить. Там нам никто не даст проводить никакую линию. Правда, может быть, будет Петербургская консерватория, с ними налаживаются отношения, и если они захотят, мы всегда готовы. Потому что таких музыкантов, как Куссмауль, они должны просто рвать из рук! То, что он делает на своём инструменте, как он мыслит – я не знаю, кем надо быть, чтобы этим не воспользоваться.
Поблагодарив Виктора Ямпольского за интереснейшую беседу, я спешу дальше - разыгрываться, так как мне предстоит принять участие в мастер-классе одного из приглашенных музыкантов, скрипача Назара Кожухаря. Но об этом – другой рассказ.
|
