|
 - Владимир Федорович, вы работаете долгое время в консерватории, в музыкальном колледже, расскажите, с чего начинался ваш путь?
- Все начиналось как у всех музыкантов — случайно пришел на концерт, мне было тогда лет семь-восемь, увидел как двое баянистов играют на сцене, красивые туляки. Играли они по тем временам очень здорово. Вот это и было первое впечатление, захотелось играть также.
- После этого вы пошли в музыкальную школу?
- Как таковой музыкальной школы и не было, был кружок любителей игры на баяне.
- А сейчас сможете вспомнить кто там преподавал?
- Это будет сложно, я занимался там всего год , а после поехал в Дом пионеров, был там такой дом ...немножко подальше, который занимался музыкальным просвещением детишек. Мы там много переписывали ноты, это я запомнил очень точно. Баян и ноты. Нас сидело в комнате человек двадцать, может больше, все старательно переписывали ноты.
- А потом играли?
- Нет, играли только те, которых звал учитель.
- После Дома пионеров вы пошли в училище?
- Я еще долго проучился в школе. Закончил девять классов, а потом мне очень надоело учится в школе. Класс какой-то не слишком хороший подобрался, учителя были какие-то... да и школа у нас переехала в другое место - поэтому не понравилось, забрал документы и пошел поступать в училище.
- Сразу же поступили?
- Ну, я сначала поступал не в музыкальное училище, а в Культпросвет училище, потому, что для музыкального мне не хватало ни знаний, ни теории, ни сольфеджио - ничего не хватало, а в культпросвет брали всех. Культпросвет я обогнал, учился там три года и в училище мне повезло очень сильно, там были хорошие педагоги, несколько человек...
- Расскажите поподробнее об этих педагогах, о преподавателе по специальности...
- Мой педагог по специальности - был настолько большой, насколько и задумчивый, еще Ваулин, который в это время учился в консерватории на заочном и какой-то духовик....
Духовик - «старой закваски», который все очень хорошо слышал, ловил на слух, великолепно ощущал гармонию, может не очень хорошо знал, но владел ею достаточно.
- Интересно, Вы вспомнили даже преподавателя с другого отделения. Как-то Вы говорили, что сейчас студенты - музыканты меньше обращают внимание на "соседние" дисциплины. У вас наверное еще в училище стал формироваться такой широкий взгляд на предметы и музыку в целом?
- Тогда учились все на всем. Человек. который играл на струнном инструменте мог научить тебя играть на гитаре, на балалайке, на мандолине... на чем хочешь. Был такой педагог и у меня, мог показать основы владения любым инструментом и благодаря этим основам я попал в городской оркестр народных инструментов.
Там еще работал педагог по дирижированию, который закончил Новосибирскую консерваторию у «моего будущего отца» Ильи Акимовича. Он обладал большой культурой, был достаточно грамотным специалистом — основную базу по гармонии, теории я получил от него.
- А кто тогда оказал наибольшее влияние?
- Ваулин - выпускник нашей консерватории, баянист, заочник.
Идея была тогда такая... общепринятая - заниматься нужно было в коридоре и в коридоре нужно было играть лучше тех, кто играл рядом.
- Наверное еще и громче?
- На таких инструментах нельзя было играть громко, обыкновенные штампованные инструменты.
Ваулин как-то случайно «попал» на меня и услыхал, завел к себе в класс, и говорит «Давай-ка, друг мой, готовься к поступлению в консерваторию», он подобрал мне программу, успел позаниматься, а потом, к сожалению, уехал на сессию. На этом мое техническое образование закончилось... и началась «конса».
- А там вы к кому попали?
- Ни к кому... У Ильи Акимовича класс был полон и он фактически меня не взял. По специальности я остался без педагога потому, что специалиста не было, он появился в декабре месяце — Михайлов. И все кто были «бесхозные» перешли к нему. По дирижированию я позанимался год, а потом мой педагог пришел к Илье Акимовичу и сказал — заберите его, я с ним больше ничего не могу сделать.
- А после двух-трех лет учебы в консерватории появилось ли у вас стремление заниматься чем-то одним — только баяном или только дирижированием?
- В то время такого вообще не было. Представить себе, что человек занимается только дирижерской специальностью. Даже в голову такое не приходило.
Заниматься можно было - оркестров и ансамблей по Новосибирску было несчетное множество и я подрабатывал - ходил играть, где-то учил, где-то «махал». Но тогда все работало на смотр художественной самодеятельности и все действия, какие бы ни были, заканчивались к ленинским юбилеям, к 22 апреля, после того все замолкало, не было ни летних лагерей, ничего такого.
- Каковы были ваши дальнейшие стремления?
- Поле консерватории у меня было несколько путей: одно время хотел заниматься философией, одно время — дирижированием, одно время — эстетикой - предметов было достаточно много, выбор был большой. Я проработал в культпросвет училище и в педагогическом училище №1.
- Вопрос про выбор и ассистентуру...
- А потом как-то дело повернулось — выбор специальности оказался практически случайным... Мне сказали — хватит дурака валять — давай в консерваторию. Поступил к Илье Акимовичу, закончил 2 года ассистентуры. После - все было предельно просто: нагрузка, которая зашкаливает — порядка 1300-1400 часов (в год) — думать было некогда, народу в классе было море и кроме этого ничего нового не ложилось.
- А какими вспоминаются вам годы обучения в консерватории?
- Единственное, что таких лет как в консерватории больше не было. Нигде. Даже потом, когда учился в ассистентуре, там уже были более серьезные планы, более серьезное отношение, можно было близко познакомится с Арнольдом Михайловичем.
- Чем вам так запомнились годы в консерватории и учеба?
- День был длинный, начинался ночью, заканчивался ночью...классов было мало, инструментов было еще меньше, мы работали «челночком». В комнате жило шесть человек, иногда чуть меньше, когда заочники уезжали. Один занимал класс, когда позанимался приходил и будил второго, второй шел заниматься, когда позанимался — приходил будить третьего и так всю ночь.
- То есть вы занимались по ночам?
- Другого пути не было, на баяне можно было заниматься в любое время, а вот рояль — общее фортепиано, чтение партитур, инструментовка, еще какие-то предметы, которые с инструментом связаны...
- Все это происходило в творческой обстановке?
- Ну да, когда будили в два часа ночи сразу же начиналось творчество
- Владимир Федорович, какие у Вас были ли ориентиры в это время , к чему вы стремились?
- Ну я так могу сказать — цели исполнительской у меня не возникало. Одно время хорошая была гастрольная карта и приезжали лучшие мастера из Москвы, играли и это были ИГРОКИ, но чтобы до них дотянуться... даже купить инструмент подобного типа было практически невозможно, надо было заниматься чем-то другим. Перспективу исполнительскую трудно было представить, ну и честно говоря я себя не видел исполнителем никогда. Играл, конечно, для кого-то, как-то.
В наше время не пропускали ни одного выступления, ни одного солиста в Оперном театре. Знали, когда работает лучшая труппа, когда приезжает какой-то солист. Если дирижирует Зак — значит нужно идти. То качество и уровень, который предлагал Зак было значительно выше, оркестр был всегда на месте, солистов он зачастую подбирал сам, его даже боялись. Если кто-то приезжал не совсем удачный, то ему дорога в дальнейшем «была заказана». Раз в неделю точно можно было прийти и послушать хороший концерт солистов, которые учились или работали в консерватории, причем такого уровня, такого класса.
- Было ли что-то особенно запоминающееся?
- Некоторые впечатления конечно остаются сверх традиционных. Безумно нравились выступления Зингера. Алексей Михайлович всегда выступал потрясающе... это был такой человек — и интеллигент, и поэт, и блистательный музыкант, виртуоз, его концерты нельзя было пропускать, не дай Бог если такое случалось.
Концерты Мэри Симховны Лебензон – это какая-то звучащая глубина — из рояля трудно «достать» звуки, которые могли бы петь, которые могли бы звучать объемно, в большей степени выражать звуки пения, чем инструментальные, вот она это могла, как и сейчас: кумир перед которым стоит преклоняться.
Виссарион Исаакович Слоним – серьезный исполнитель. Нравилось особенно. когда играл музыку современную, Шостаковича, все получалось стремительно, с интересом.
Софья Барон — играла очень хорошо, крепко, но в то же время сохранялось тепло душевное и когда она выступала с концертами, ее всегда было очень приятно слушать.
Была масса музыкантов, которые выступали реже, но с ними очень хорошо можно было пообщаться в классе — одна из особенностей Новосибирской консерватории на раннем этапе, в 60-х годах. Раньше можно было зайти в любой класс, обратиться к ведущему исполнителю, педагогу с любым вопросом абсолютно и если он не мог ответить, то он просто говорил: «спросите у такого-то, который в этом деле разбирается лучше меня», то есть ответ можно было получить всегда и поэтому как-то жили... не скажу, что одной семьей. Но как-то можно было спокойно общаться с любым педагогом, исполнителем, задавать какие-то вопросы, иногда и каверзные, и быть уверенным, что ответ на эти вопросы ты все равно получишь. Кто-то показывал натурально — то есть вызвучивал какое-то место, кто-то раскладывал в голове и объяснял как это должно быть, методично влиял некоторым образом. Во всяком случае, люди не отстранялись, они были какой-то частью общей музыкальной культуры.
- Владимир Федорович, а если посмотреть назад, можно ли найти тот момент, когда стало по-другому, когда стали меньше обращаться, был ли какой-то переломный момент, или это происходило настолько постепенно, что сложно сказать?
- Это не наша проблема, это проблема не музыки, скорее социальная, когда развели людей по их собственным уголкам. Поэтому, когда с человеком начинаешь о чем-то беседовать – он не всегда откровенен, не всегда идет на контакт. Остались еще люди, которые работают достаточно долго, с которыми можно до сих пор общаться подобным образом, но их не так уж много. Основная часть — «мимоходом». То есть, действительно очень серьезные вопросы, значимые решаются «мимоходом», например: «зайдите потом» или «я подумаю» или еще что-то и человек идет дальше. Все торопятся, всем надо заниматься своими делами, а такого общего... наверное, его уже нет.
Раньше сложно было представить то, что когда преподаватель консерватории исполняет концерт, в зале ты не увидишь специалистов других специальностей — это была какая-то глупость. То есть такого не бывало вообще.
Тогда создавалась новая консерватория, немножко вдалеке от центра, в ней были очень сложные отношения, сложные взаимодействия и поэтому, когда люди приезжали сюда, они чувствовали себя более раскованными и отношения, которые возникали между музыкантами были более спонтанными…
- Как вы считаете, можно ли сейчас как-то изменить сложившуюся ситуацию?
- Могу повториться — это от нас не зависит. Кулуарно и сейчас собирается какая-то группа людей, которой кто-то нравится — они друг друга слушают, общаются и это ни в коей степени не зависит от профессии, от специальности.
А так мы видим 80-е, 90-е, 2000-е годы — это процесс, который происходит везде, мы его наблюдаем в самом элементарном проявлении — на концертах сидят только дети, которые изучают тот или иной музыкальный инструмент, то есть педагог позвал, если педагог считает возможным — они идут на концерт, но мы же понимаем, что музыка — другая сфера совершенно, она не рождается от того, что я даже в совершенстве овладею приемами игры на инструменте, этого маловато, скорее там нужно взаимообщение. Есть масса примеров, особенно 2-й половины 20 века, когда большинство наших инструментов, в данном случае я могу говорить о народных, которые обзавелись массой совершенно новых и совершенно неожиданных приемов, способов звукоизвлечения, большинство из которых не имеет аналогов.
Вот например в исполнительстве домровом, они скорее идут из сферы заимствования. Из сферы близкого отношения — ряд скрипичных приемов, обмен с гитарой, хотя и гитара находит современные способы исполнительства, и на домре и на балалайке. Это специфика — если человек ищет — он найдет ответ, просто в какой-то степени это сообщество - даже не музыкантское, но скорее звуковое — порождало идеи оригинальные — сейчас такого поменьше, молодежь пытается, но сейчас задачи другие, связанные с коммерческими: как найти, как заработать, как показать себя, чтобы что-то получить, хотя конечно тоже много интересного находят.
- Владимир Федорович, вы на своих уроках, постоянно ставите вопросы, над которыми, по личному опыту, можно думать неделю... две, и этот вопрос постоянно крутился в голове — в каком направлении двигаться студентам, чтобы не растерять многое из того, что мы получаем в вузе?
Было бы наверное нахальным так говорить: читайте Библию, ищите, если там найдете ответ на вопрос — будете счастливы… Идея педагогики всегда заключается в том, что человек, выходя из класса, осмысливал какую-то идею ,принцип или еще что-то. Подсказать ее педагогу нормальному не сложно, НО решить ее и понять что это такое, почему так, - очень сложно. А так — музыкант растет всю жизнь.
- А долго ли вы шли к такому мастерству? Задаю вопрос не как студент, а как молодой преподаватель, мне бы тоже хотелось так задать вопрос, чтобы ученик думал больше размышлял... вы учились ставить вопросы или это естественно происходило в силу пытливости ума или каких-то еще качеств?
- Могу ответить сразу — это пожалуй самый нелегкий вопрос — ответить на вопросы педагог может, если он прошел всю школу обучения «от А до Я». То есть, если я не занимался с детьми в музыкальной школе, где-то в кружке и не понимаю, что у него происходит, тогда, даже если закончу десять ассистентур и могу накидать эти вопросы, очень много полезного сказать студенту, разве могу я ручаться, что он все услышит или выйдет в коридор и забудет? Но я знаю как это добывается «с нуля» – школа, училище, колледж, вуз. поэтому каких-то простых решений нет, если человек не будет думать, искать решения какого-то – он ничего не сделает.
- И задача педагога — побудить студента к поискам?
- Да, ведь гораздо проще сказать – «сыграй так», и ученик будет играть, но он будет играть «педагога» у которого уже есть сложившаяся интерпретация, навыки исполнения, представления о том, как это сделать, и он будет транслировать свое представление о том, как это должно звучать. А так — и школа заканчивается и колледж заканчивается ,и консерватория и ассистентура заканчивается, а человек всю оставшуюся жизнь живет музыкой. И если он не научится искать, если человек не научится отбирать нужное от ненужного, главное от второстепенного, он так и останется. И поэтому детишкам, которые занимаются в музыкальной школе — там нет однозначного вопроса, музыка это не словесная тирада, я могу наговорить все что угодно, но нужно, чтобы в этих словах для ученика был важный вопрос — пускай он неделю походит, почешет в затылке, придет и скажет – «Владимир Федорович, нашел»! И пускай это будет еще по-детски, – он искал, он нашел, пускай – дальше мы можем обсуждать: где он прав, а где не прав, как можно, а как нельзя сделать, почему можно так или нет… Но если он нашел для себя это решение – это его решение, чего бы это для него не стоило и если он таким образом будет идти, то быстрее найдет себя!
- Как вы считаете, каким должен быть дирижер? Какими качествами должен обладать?
- Дирижер в любом случае должен знать музыку, но сложен вопрос того, каким образом дирижер реализует эту основу… Это явление неповторимое, даже один и тот же дирижер вряд ли когда-нибудь в жизни сможет повторить то, что он уже сделал. примеров тому миллионы, можно послушать записи, взять и сравнить – ноты те же, требования — те же самые, но ведь то, что происходит – не в нотах, то что происходит – происходит в самом исполнителе, ноты — только средство. Мне написали письмо – я его перевожу, а вот как я его переведу — это мое дело.
Вопрос в том, чтобы высказать свою мысль. Пускай он не прав, но его отношение было проникновенным, но он делал это искренне…
- Владимир Федорович, осталось ли что-то нереализованное? Может что-то хочется от студентов или от специальности?
- Это глупый вопрос. Человек никогда не может остановиться, это норма. Конечно мне бы хотелось, чтобы все, кто приходит в класс, выходили выдающимися, уникальными дирижерами – но, во-первых, это глупость: должны быть такие явления как предрасположенность: можно научить махать руками, можно в совершенстве овладеть исполнительской техникой, но от этого музыкантом не станешь.
Дирижер может появиться за дирижерским пультом не раньше, чем через пять лет, все остальное — попытка адаптироваться за дирижерским пультом, ведь это сложно, чтобы возникло единство с коллективом.
Я для себя определяю цель не дирижерскую, а музыкантскую: человек должен хорошо ориентироваться в пространстве.
Что касается учеников – в первую очередь, главное, чтобы человек нашел себя. Среди моих выпускников есть те, которые занимаются в музыкальных школах, не обязательно они ведут оркестры, они ведут ансамбли…
Есть люди другого порядка, которые уходят из нашей системы. Они становятся руководителями — да, руки чешутся, но есть одно великое за, которое формируется в классе — альтернативное мышление, логика творчества, контактность — они позволяют найти себя. Более того, есть люди, которые занимаются только исполнительством — но я знаю, что они если играют — ОНИ ИГРАЮТ. Есть люди, которые становятся дирижерами. Дирижер в нашей ситуации — многофункциональная личность, это не просто махнул палочкой и ушел… На самом деле — их немного, несколько человек, дирижеров.
- Владимир Федорович, а в чем главная задача преподавателя?
- Главная задача педагога — научить быть музыкантом и если ты умеешь это делать — честь тебе и хвала.
|
