Новосибирская государственная консерватория имени М. И. Глинки
"Консерватория"
Студенческая электронная газета
  Тема номера: "Новые имена" №2 (27), Апрель 2015 г.
Меню
 
  • Главная
  • Выпуски газеты
  • Редакция
  • Консерватория
  • Студсовет НГК

  • В этом номере:



    Поиск по сайту

    http://esg.nsglinka.ru/v_27/?page=search

     
    Лауреаты и дипломанты II ОТКРЫТОГО РЕГИОНАЛЬНОГО КОНКУРСА РАБОТ ПО МУЗЫКАЛЬНОЙ КРИТИКЕ И ЖУРНАЛИСТИКЕ ИМЕНИ И.И. СОЛЛЕРТИНСКОГО октябрь 2014 г. - апрель 2015 г.

    Стацура К.

    Гений и злодейство: две вещи несовместные...

    Стацура Ксения

    студентка Красноярской государственной академии музыки и театра (г. Красноярск)

     


    21, 22, 23 ноября в Красноярском Государственном театре оперы и балета прошли премьеры оперы Н.А. Римского-Корсакова «Моцарт и Сальери», поставленной под названием «Амадей».

    В конце спектакля зал аплодировал стоя – хотя это уже скорее традиция, чем действительное выражение восхищения. Сразу же следует немного уточнить – на самом деле зал был пустой, а зрители сидели на сцене. Буквально. Кулисы и какие-либо декорации отсутствовали, и в результате на образовавшемся пространстве с трех сторон были установлены трибуны, на которые и посадили зрителей – около 300 человек. Такое нестандартное решение имеет свое объяснение: «Моцарт и Сальери» – изначально задумывалась автором как камерная опера (которой присущи отсутствие масштабности, малое количество действующих лиц, небольшая продолжительность), и имела посвящение «Памяти А.С. Даргомыжского». «Моцарт и Сальери» – нечастый гость на афишах оперных театров. Отчасти потому, что ее часто «портят» большой сценой. Для ее адекватного воплощения нужна та самая камерность, и именно поэтому режиссер-постановщик Надежда Столбова распорядилась сценическим пространством именно таким образом. Это дало зрителю «эффект присутствия», возможность более близкого соприкосновения с психологией оперы в целом и новые впечатление от непосредственной близости актеров. Плюс ко всему в течение премьерных дней многие просто побывали на сцене и взглянули за кулисы, чего в обычные оперные дни не дозволяется.

    На самой сцене царит минимализм. Очевидно, режиссер преследовала цель в первую очередь сосредоточить зрителя на эмоции, поэтому никаких ярких деталей, а лишь темно серый пол, и сломанная дека рояля посередине сцены – выражение душевного состояния Сальери – тоже сломленного в попытках понять секрет гениальности Моцарта. Из реквизита – партитурные листы, «порхающие» по сцене от яростных движений Сальери и расставленные по периметру хрустальные бокалы – из одного такого сосуда Моцарт и примет яд. Костюмы (художник Надежда Осипова) на действующих лицах джинсовые (эдакая современная деталь, однако не меняющая места действия оперы, как сейчас частенько делают многие режиссеры), но стилизованные – расшитые камзолы по моде 18 века, к ним в придачу кюлоты (короткие узкие штаны) и белые чулки. Великолепие внешнего вида появляется лишь однажды, в начале второй сцены, с появлением Дон Жуана – шикарнейший костюм, дорогая ткань, благородная шпага, потрясающий парик. Отдельно стоит сказать о световой стороне спектакля (художник по свету Сергей Скорнецкий) – на черном и темно сером фоне зачастую лишь один единственный луч света высветлял необходимую деталь, или несколько деталей, вызывая, таким образом, их взаимодействие. Еще одна деталь, заслуживающая внимания – использование опускающихся и поднимающихся плунжерных механизмов – (их было три – на центральном располагался сломанный рояль) в их движении читалось сначала отражение самооценки Сальери, а затем и реального положения дел. Во время вступления Сальери (будучи единственным находящимся на сцене) поднялся высоко-высоко в полной убежденности собственной гениальности, но с появлением Моцарта платформа была опущена, а спустя некоторое время подняты обе, но на одинаковую высоту, что словно уравнивает на миг их талант. Но, такое положение дел остается недолго, и спустя какое-то время Моцарт оказывается значительно выше своего старшего современника.

    Главное в опере (а в камерной особенно) не внешнее оформление – как уже сказано, оно в большей степени нивелировано, а музыкальная, исполнительская и актерская сторона.

    В плане музыки это гениальное творение. Римский-Корсаков и Моцарт, приправленный немного Сальери, в сумме дают потрясающий эффект – использованные цитаты из «Реквиема» и оперы «Дон Жуан» невероятно сильно воздействуют на зрителя. Но все это только при условии хорошего исполнения. Музыкальным руководителем постановки выступил Дмитрий Волосников. Он проделал огромную работу с оркестром и солистами, в результате получился слаженный ансамбль, чутко реагировавший на малейшие указания дирижера. Были и нестандартные решения – к примеру, фрагмент интродукции из моцартовского «Дон Жуана» (терцет мужских голосов) прозвучал намного медленнее его обычного темпа, задержав течение времени и сделав атмосферу более тягучей.

    Промах случился лишь однажды – во время «Lacrimosa» хор (хормейстер Дмитрий Ходош) и оркестр разошлись на долю секунды, однако списать это можно на технику (в этот момент хор отворачивается спиной к дирижеру и может видеть его лишь на экране, на котором транслируется изображение). Вообще хор прекрасно звучал, но только в пиано, поскольку в форте верхние голоса чересчур форсировались.

    Либретто для оперы послужила одноименная «маленькая трагедия» А.С. Пушкина, которая, подвергшись незначительному сокращению, стала текстом оперы практически целиком, – это потребовало от композитора отражения практически точной речевой интонации и глубокой психологизации музыкальной ткани.

    О певцах. Уже упоминалось небольшое количество действующих лиц – главные среди них Моцарт (Андрей Колобов, Евгений Мизин) и Сальери (приглашенный солист из Москвы Виталий Ефанов).

    Герой Моцарта в исполнении Андрея Колобова жизнерадостный, легкий, смеющийся, непостоянный и такой гениальный, вызывает ассоциации с одноименным персонажем знаменитого фильма «Амадей» Милоша Формана – даже внешний вид был приближен к экранному персонажу. У солиста получился цельный образ, актерски невероятно убедительный, но вокально местами не совсем точный, однако это компенсировалось харизмой. Второй же Моцарт Евгения Мизина более сложный по характеру – создавалось впечатление его «полной осведомленности» – имеется в виду сцена, когда он пил из бокала, как будто бы уже зная, что там яд; по его слегка высокомерному обращению к Сальери можно было догадаться, что недоброжелатель «просчитан» на несколько ходов вперед. Спето все было по-ученически правильно, слишком правильно, слишком старательно, и это было видно.

    Сальери же (Виталий Ефанов, знакомый красноярскому зрителю по исполнению Бориса Годунова на июньской премьере) пел несколько отстраненно вначале, неизменно раскрываясь во второй сцене. Тот факт, что на нем держались четыре спектакля (3 премьеры и сдача) наложили отпечаток на последнее исполнение – певец, по-видимому, просто устал, интонация лишилась точности, верха звучали ниже, чем следует, и довольно тускло.

    В целом спектакль интересный, видна огромная работа в плане актерской игры, сильная рука музыкального руководителя, и тем более интересно посмотреть на дальнейшую жизнь постановки, когда место главного героя займут красноярские солисты.

     

    наверх | назад
     
    Copyright © 2015 Новосибирская государственная консерватория им. М. И. Глинки