|
Позади остался второй тур Седьмого международного конкурса юных скрипачей. Сегодня, 17.05.2013 г. в Большом зале НГК им. М.И.Глинки состоялось прослушивание участников старшей группы. И так случилось, что мое особое внимание в этом мероприятии привлекли гости из восточных краев: Анна Танака (Япония), Хэжунцзя Хань (Китай) и Ю На Ха (Республика Корея).
Безусловно, говорить о великолепной виртуозности, качестве звука и прочих технологических деталях в данном случае даже смешно: на подобных нынешнему конкурсу мероприятиях соответствие этим требованиям само собой разумеется. Но можно сказать о двух параметрах, которые будто красной нитью объединили в моем воображении этих трех конкурсантов, отделив от всех других. Первая их отличительная черта – предельная утонченность и ясность извлекаемого звука. Чтобы описать пение инструмента в их умелых руках не сыщется слов ни в одном языке мира. Вторая же кроется в особой изысканности и «манерности» исполнения. Каждый образ, начиная от общего настроения композиции и заканчивая мельчайшими, эпизодическими элементами, был прожит, прочувствован, и передан, чтобы все слушатели могли прожить и прочувствовать его столь же хорошо, на высшем уровне.
Убедительным примером может послужить обязательная в программе участников медленная часть одного из концертов В.А.Моцарта. Хэжунцзя Хань сыграл первую фразу (Концерт №3 G-dur, К.216, III часть), и в восприятии возникло слово «галантность», которое ненавязчиво доминировало до конца композиции. Заиграла Анна Танака (Концерт №5 A-dur, К. 219 II часть), и сработала ассоциация «волшебно». С первых же нот концерта №4 D-Dur (К.218, II часть), представленного кореянкой Ю На Ха, воображение четко и уверенно вывело «утонченность» и «изящество». И разве каждая из этих версий не правомерна? Разве не был великий австрияк – балагур Моцарт – в своей музыке галантен и изящен, разве можно упрекнуть конкурсантов в отсутствии утонченности в раскрытии волшебства таинства гениальности?
Еще одно качество, присущее исполнению всех трех участников, с одной стороны объединяет их, с другой, тем самым, объясняет различие – высокая степень эмоциональности. А вот о каких эмоциях речь – диктует уже программа.
Соната Бетховена (№8 G-dur, op.30) в исполнении Анны Танака вызвала в душе бурю эмоций: от благородной сдержанности до задыхающейся в панике тревоги. И впрямь, во весь свой полный рост срывался со струн инструмента Sturm und Drang! И вместе с тем «срывался» благородно, по-Просвещенчески, если можно так сказать. Редкий случай совместимости мало совместимого, редкий случай превосходного результата.
Или предположим, одна из ранних сонат Бетховена (D-dur, op.12, №1), исполненная Хэжунцзя Хань, предстала слушателю как ранняя соната Бетховена. Именно так, это Бетховен, но Бетховен ранний, но все же Бетховен …
Совершенно непередаваемо прозвучала соната Й. Брамса. Казалось бы, все музыканты вообще – музыкальны; музыкант обязан быть музыкальным! Однако порой некоторым артистам этого существенно не достает, одной жалкой толики музыкальности, которая, в конечном счете, решает все. Слушая сонату Брамса, стало ясно: даже в первоклассном ряду «музыкальных музыкантов» у кореянки Ю На Ха – особое место. И как по-брамсовски был сыгран этот Брамс! Не самый ведь простой для исполнения композитор. Если музыка Бетховена должна высекать огонь из груди, то музыка Брамса должна душить безысходностью, высекать скупую слезу и вызывать желание высоко поднять голову перед последним залпом (пушек или божественного воздаяния – уже неважно) …. Все это – было.
«Обязательная» композиция А. Молчанова «Вальс drama’tico» внесла свои коррективы в расстановку эмоциональных акцентов. Так, в исполнении Анны Танака пьеса, включая главную тему, имела общим настроением некую надломленность драматизма. В исполнении Ю На Ха – основная тема вальса отличалась скорее лирическим драматизмом, хотя внутри формы сочинение обрело и раскрасилось всеми красками отчаяния, надрыва, безысходности. Вообще, конечно, нельзя не отметить глубину, мобильность переключений, и огромный диапазон всех эмоциональных проявлений в игре Ю На Ха: настолько исполнительница пребывала погруженной в процесс созидания величия музыкального искусства вместе со всей его трогательной субъективной нотой (особенно в сонате Брамса и «Поэме» Э. Шоссона). И хотя мы знаем (или догадываемся), что во время исполнения волнуются все без исключения артисты – для зрителя Ю На Ха не волновалась, она жила тем, что рождалось под её пальцами и в ней самой.
Впрочем, в отсутствии характерности и эмоционального всплеска нельзя упрекнуть и Анну Танака. «Фантазия на темы из оперы Ж. Бизе «Кармен» Ф. Ваксмана также заставила признать – артистка пребывает в образе самой Кармен всю пьесу. Столько темперамента, краски, жизни! И такие сложные точечные детали нотного текста были выполнены с невиданной легкостью. С легкостью падения пера по неконтролируемой траектории, с легкостью таяния снежинки на ладони, с той самой, какая сопровождает первый детский смех.
Это же качество, легкость, сопровождало от звука к звуку игру Ю На Ха, даже в самые драматичные и трагичные моменты музыкального времени её программы (а трагизм Брамса все-таки стоит на высшей ступени проявления этой эмоции); оно же оказалось присуще исполнению Хэжунцзя Хань. И ведь если задуматься, станет ясно: пожалуй, именно легкость и отличает мастеров от любителей. Легкость исполнения как одна из последних ступеней на пути к совершенству, несмотря на великолепную виртуозность и сложнейшие образно-эмоциональные, штриховые и «манерные» переключения определяет разницу между perfectum и imperfectum. В конце концов, не напрасно гласит мудрость: «Все гениальное – просто».
|
